О, Марат! / Велоспорт
<img src="http://sports.kz/media/pic/b4557.jpg" alt="О, Марат!" align="right" /> <div align="justify"><span>В нынешнем году исполняется 20 лет победе Марата Сатыбалдиева на чемпионате мира по велогонкам на треке. После этого никто из казахстанских велогонщиков (как среди трековиков, так и среди шоссейников) не выигрывал «золото» взрослого мирового первенства в индивидуальных дисциплинах. Сегодня Марат Сатыбалдиев вспоминает о наиболее интересных эпизодах своей спортивной карьеры, рассказывает о специфике велоспорта и делится собственным мнением о велогруппе «Астана».</span><br /><br /><em>Увидел и…испугался<br /> </em><br /> <strong>— Вы выросли в Кызылорде, где велотрека никогда не было. Детьми и вы, и, скажем, Андрей Кашечкин, который тоже делал первые шаги в этом городе, гонялись только на асфальте. Как случилось, что вы стали сильным трековиком?</strong><br /> — Ну, Андрей поначалу тоже стал известен как трековик. А в 1970-е годы, когда я начинал заниматься велоспортом, трека не было не только в Кызылорде, но и вообще в Казахстане. Я же гонял на шоссе, считался неплохим финишером. Любил ездить критериумы. Это гонка по улицам города с промежуточными финишами, которых бывает обычно от десяти до двадцати. А к московской Олимпиаде 1980 года в Алма-Ате построили деревянный трек — по тем временам отличный. Единственное — у него не было крыши, и со временем под воздействием дождей и снега полотно сгнило, после чего его сделали бетонным. Так вот, первый раз я увидел настоящий трек как раз в Алма-Ате, и было это, кажется в 1982-м. Тогда я приехал на пятидневную гонку (кстати, она проводится и по сей день) в составе сборной Кызылорды, и было мне 20 лет. Первое мое ощущение — страх. В отличие от шоссейных гонок, здесь нет тормозов, жесткая передача. И когда я, забывая, по привычке расслаблял ноги, колеса продолжали крутиться, и меня подбрасывало. Тем не менее, проехав первый раз на треке групповую гонку, я занял второе место. С тех пор эта дисциплина стала для меня любимой.<br /> <br /> <strong>— Чтобы читателям было понятно, расскажите, в чем её специфика…</strong><br /> — Тогда стандартная длина полотна составляла 333 метра 33 сантиметра и 3 миллиметра, значит, три круга — ровно километр. Такой же трек был в Алма-Ате. Классическая групповая гонка состояла из 150 кругов, то есть общая протяженность дистанции была равна 50 километрам. После каждого пятого круга — промежуточный финиш, на котором разыгрываются очки: за первое место — 5, за второе — 3, за третье — 2, за четвертое — 1. На финише 15-го и 30-го, последнего, кругов, те же очки начисляются уже с двойным коэффициентом. Но наибольшее преимущество получают те гонщики, которым удается уйти на круг от остальных.<br /> <br /><strong> — То есть надо одновременно быть хорошим финишером, чтобы брать очки на промежуточных финишах, и обладать высокой дистанционной скоростью, чтобы собирать «круговые»?</strong><br /> — Это называется скоростной выносливостью. Когда ты накатываешь на финиш, то растрачиваешь энергию, и тебе нужно время на восстановление. Но на чемпионатах СССР и их бешеной конкуренцией расслабляться было нельзя, там постоянно были высокие скорости, и поэтому если вдруг зазевался, тебе тут же могли «привезти» круговое преимущество. И именно благодаря этой конкуренции в СССР появились два чемпиона мира — Марат Ганеев из Куйбышева и я. После распада Союза олимпийским чемпионом в групповой гонке на треке стал в 2004 году россиянин Михаил Игнатьев, очень разносторонний гонщик, который, как и Вячеслав Екимов, является воспитанником Александра Анатольевича Кузнецова (сейчас Игнатьев выступает за профессиональную шоссейную команду «Катюша»- Ж.Б.).<br /> <br /> <em>Марат против Марата</em><br /> <br /> <strong>— Когда вы попали в сборную СССР?</strong><br /> — Насколько мне известно, я оказался на заметке у тренеров сборной в 1984 году, когда первый раз выступил на треке в Крылатском (Москва). Тогда я занял четвертое место, и меня заприметили. А спустя год в Клайпеде (Латвия) я выиграл групповую гонку на чемпионате СССР, и в ноябре нас с гонщиком из Литвы отправили на мои первые международные соревнования. До этого я ни разу не был за границей. В те годы даже в социалистические страны не всех пускали, а в капиталистические могли поехать разве что крупные партийные руководители, знаменитые артисты и лучшие спортсмены. А тут я — и не куда-нибудь, а в Париж. До сих пор помню, как я вышел из аэропорта, и у меня буквально стали разбегаться глаза. Впечатлений была масса — от обилия автомобилей самых разных марок, от витрин магазинов, от гостиницы, где нас поселили. Я ходил как в прострации. Побывал на Эйфелевой башне, спустился в метро. Ну, а потом поездки за границу стали привычными.<br /> <br /> <strong>— Вашим главным конкурентом в течение всей второй половины 1980-х был Ганеев. Какие между вами сложились отношения?</strong><br /> — Не сказать, что мы дружили. Отношения были на уровне «привет-привет». Он, хотя и был моложе на два года, но, видимо, считал себя сильнейшим. На протяжении пяти лет, с 1985-го по 1989-й, только мы двое выигрывали чемпионаты СССР. Я — три раза, он — два.<br /> <br /> <strong>— На первый свой чемпионат мира вы поехали с ним?</strong><br /> — Да. Это первенство проходило в 1986 году в Колорадо-Спрингс (США). От каждой страны могли выступать два участника. Я поехал в качестве чемпиона Союза, он — как вице-чемпион. Руководство сказало нам так: половину гонки, то есть примерно 70–75 кругов, вы работаете каждый на себя, а затем тот, у кого будет меньше очков, переключается на помощь тому, у кого больше. И в итоге получилось, что на первой половине дистанции мы соперничали не только с представителями других стран, но и как бы между собой. То есть оба затратили слишком много сил. Поскольку к середине гонки у меня очков оказалось чуть побольше, чем у Ганеева, он стал работать на меня. Но к тому времени и я, и он уже подустали, и в результате я занял четвертое место.<br /> <br /> В 1987 году на чемпионате СССР уже Ганеев стал победителем, а я занял второе место. И наше руководство, учтя урок, который мы получили в Колорадо-Спрингс, избрало другую тактику. Перед стартом на мировом первенстве в Филлахе (Австрия) нам сказали: поскольку Ганеев — чемпион Союза, Сатыбалдиев должен помогать ему от начала и до конца гонки. И добавили: если выиграете, то призовые делятся пополам, и обоим присваивается звание заслуженного мастера спорта. Я уже говорил, что мы вдвоем тогда выиграли в Союзе все что можно и до мелочей знали все тонкости групповой гонки. То есть нам ничего не надо было объяснять, мы прекрасно понимали, в какой ситуации и как действовать. В общем, я «отпахал» на него от и до, Ганеев стал чемпионом мира — первым велогонщиком СССР, завоевавшим это звание в групповой гонке на треке. Как и условились, призовые поделили пополам, золотая медаль, разумеется, досталась ему. А что касается звания… В январе уже 1988-го в Москве проходил зимний чемпионат СССР. Как-то открываю газету «Советский спорт», и там опубликован список тех, кому присвоили звание заслуженного мастера спорта. Фамилия Ганеева есть, а моей нет. Мне стало так обидно. Все-таки Москва относилась к нашим республикам с некоторым пренебрежением.<br /> <br /> <em>«Золото» мирового чемпионата</em><br /> <br /> — Дорогу на Олимпиаду 1988 года вам тоже преградил Ганеев?<br /> — Там вообще ситуация получилась странная и крайне обидная для меня. На Олимпийские игры от каждой страны мог поехать только один человек. Отбор был на чемпионате СССР. Участвовали 90 спортсменов, и лишь 24 из них попадали в финал. То есть всех гонщиков разделили на три группы, и из каждой выходили по восемь человек. Ганеев был в первой группе, и произошло так, что он занял 9-е место. То есть, по идее, в финале он не должен был участвовать. Я вышел на старт во второй группе, и гонка мне тоже далась тяжело. Кстати, должен здесь сказать, что все происходило в один день: в 11 часов — полуфиналы, а вечером в 5 часов — финал. То есть надо было правильно распределить силы, сохранить их на главную гонку. Плюс к этому нужно было помогать партнерам по команде, чтобы они тоже вышли в финал и там уже стали помогать мне. В нашей группе был отрыв, и мне пришлось вместе с другими гонщиками нейтрализовывать его. В общем, с горем пополам, буквально на волоске я пробился в финал. А перед его началом состоялось заседание судейской коллегии. И я узнаю, что спортсмен, занявший 8-е место в той полуфинальной группе, в которой выступал Ганеев, и тоже представлявший Куйбышев, отказался от участия в решающей гонке, сославшись на болезнь, и на его место передвигается Ганеев. В общем, моего главного соперника допустили к финалу. А он, я считаю, в полуфинале отдал меньше сил, чем я. Там была так. Несколько гонщиков ушли в отрыв, собирали очки на промежуточных финишах, но в основную группу не вливались, то есть не реализовали круговое преимущество, и Ганеев, находившийся в этой основной группе, много сил не растратил. То есть ситуация для него, с учетом отказа партнера по команде, оказалась благоприятной. Перед финалом ко мне подошел главный тренер сборной СССР Александр Анатольевич Кузнецов и сказал: «Марат, я был против, но судейская коллегия решила именно так. Если Ганеев попадает в число призеров, то медаль ему не дадут. Но так как реальных претендентов на одну путевку в Сеул только двое — ты и он, то кто из вас выиграет у другого (даже если займет при этом 10-е место), тот и поедет на Олимпиаду». В общем, Ганеев стал чемпионом, а я — третьим. На Играх же в Сеуле Ганеев завоевал «бронзу».<br /> <br /> <strong>— Следующий год, 1989-й, принес вам звание чемпиона мира…</strong><br /> — В том году я в третий раз выиграл первенство СССР (Ганеев тоже участвовал), а на чемпионат мира я поехал уже не с ним, а с нашим Вадимом Кравченко, который жил в Алма-Ате, на «Первомайке». Чемпионат проходил во французском Шамбери, пригороде Лиона. Там очень старый трек, построенный ещё в 1930-е годы. Помню, у бортов стояли скульптурные фигуры вроде девушек с веслом, которые были в Союзе, — только там они были на античные сюжеты. Полотно — бетонное. Около 60 участников были разделены на две группы, и из каждой выходило по 12 гонщиков. Мы с Вадиком попали в разные полуфиналы. Кстати, в моем оказался тогда ещё молодой немец Эрик Цабель, который стал впоследствии знаменитым спринтером (многократный победитель этапов «Тур де Франс», «Вуэльты» и престижнейшей однодневки «Милан — Сан-Ремо» — Ж.Б.). А на первом для меня чемпионате мира выступал не менее знаменитый Олаф Людвиг, который занял тогда, если не ошибаюсь, второе место. То есть немцы уже в ту пору понимали, что на шоссе без хорошей трековой подготовки трудно. Сейчас профессионалы — шоссейники тоже с охотой участвуют в гонках на треке, которые помогают отрабатывать технику — педалирования, финиширования, дают очень много других плюсов. Так вот, Цабель носился как угорелый, набирая очки. Однако мы его и других «подловили» и уехали на круг. В общем, Цабель в финал не попал. Но я тоже пробился в решающую гонку не без труда. К счастью, там я был уже не один, и Вадик здорово мне помог, спасибо ему. У меня есть запись того финала на видеокассете.<br /> <br /> <strong>— Как Родина оценила вашу золотую медаль?</strong><br /> — От Спорткомитета СССР я получил призовые на сумму полторы тысячи долларов — на них тогда можно было купить примерно столько же, сколько сейчас на 150 тысяч долларов. Мы с Вадиком поделили их — он же мне помог стать чемпионом. В Кызылорде дали трехкомнатную квартиру в новом доме, что было очень кстати — у меня тогда появилась собственная семья. Выделили автомобиль «Волга», не бесплатно, а по себестоимости. Я заплатил за нее 16 тысяч рублей — большие по тем временам деньги. Но уже буквально назавтра мне стали предлагать за нее и 50, и 60 тысяч. Я отвечал: «Продавать не буду — сам поезжу», хотя тогда ещё не умел водить. Да, ещё дали однокомнатную квартиру в Алма-Ате, в «Орбите».<br /> <br /> <em>Любители и профессионалы</em><br /> <br /> <strong>— Была возможность дотянуть до Олимпиады 1992 года?</strong><br /> — Честно говоря, к 29 годам я уже не видел для себя перспектив в спорте. По собственным ощущениям, по самочувствию я был как выжатый лимон. Может быть, стоило взять передышку и потом вернуться… Но сейчас уже трудно гадать на этот счет.<br /> <br /> <strong>— Многие советские велосипедисты в те годы, в начале 1990-х, перешли в профессионалы, некоторые — Петр Угрюмов, Павел Тонков — добились больших успехов. У вас мысли такой не было?</strong><br /> — Чтобы профессиональная шоссейная команда подписала с гонщиком контракт, он должен либо хорошо ездить по горам, либо быть классным финишером, либо уметь проходить индивидуальные гонки на время. У меня не было ни первого, ни второго, ни третьего. При моей комплекции (рост 172 см, вес 74 кг) в горах мне делать было нечего. Хорошо финишировать я умел на критериумах или на не очень длинных дистанциях — 50–70 км. А к финишу групповой гонки протяженностью 180–200 км, какие обычно бывают у шоссейников, я бы подъезжал уже «тепленьким», и там мне было бы не до ускорения — лишь бы доехать. «Разделка» мне тоже давалась тяжело. Например, иногда я участвовал в гонке преследования на 4 км, которая требует именно хорошего индивидуального хода, и занимал…надцатые места. Вот групповая гонка на треке — это мое.<br /> <br /> <strong>— Значит, посоревноваться с профессионалами так и не довелось?</strong><br /> — Ну, мы тоже были не совсем любителями, хотя таковыми считались и числились работниками каких-то организаций и предприятий. Я например, как член сборной СССР получал приличную стипендию — 350 рублей в месяц. Но, действительно, у профессионалов из стран Запада были свои гонки, у нас, велогонщиков из социалистических стран, — свои. Тем не менее, мне удалось поучаствовать в соревнованиях вместе с профессионалами и даже хорошо заработать.<br /> <br /> <strong>— Как же это произошло?</strong><br /> — В конце 1989-го, то есть почти сразу после того, как я стал чемпионом мира, мы, пятеро советских велогонщиков, были приглашены для участия в профессиональных гонках на треке. Это был целый тур по странам Европы: первые старты были в начале ноября в Гренобле (Франция), а последние — в начале февраля в Берлине, который тогда был ещё разделен между Западной и Восточной Германией знаменитой Берлинской стеной. Вместе со мной были Марат Ганеев, чемпион Олимпийских игр 1980 года и неоднократный чемпион мира в гонке преследования на 4 км Александр Краснов из Ленинграда, Александр Александров из Латвии и москвич Константин Храпцов. В этих гонках участвовали многие сильнейшие профессионалы — как трековики, так и шоссейники. Причем все было организовано как шоу. Например, в Женеве (Швейцария) гонки начинались в 6 часов вечера и заканчивались в 5 часов утра. Внутри полотна трека было что-то вроде ресторана — столики, официанты. Разумеется, тем, кто сидел там, это обходилось недешево. Плюс зрители на трибунах. Были и любители велоспорта, и пришедшие просто ради любопытства. Конечно, мы не гонялись в течение всех этих 11 часов. Перерывы заполнялись выступлениями мотоциклистов, артистов, фокусников и т. д. А что касается непосредственно соревнований, то там были самые разные гонки — спринтерские, с выбыванием, с толканием и т. д. Кстати, парные с толканием ценились особенно.<br /> <br /> <strong>— А что эта за гонки?</strong><br /> — Это когда между собой соперничают пары. Первый из пары стартует, проезжает, скажем, один круг и толкает второго рукой, тем самым передавая смену. Пока один едет, другой берет передышку и медленно катит по треку, ожидая, пока его партнер с группой налетит, после чего снова включается в гонку. Своего рода эстафета. И когда я впервые столкнулся с профессионалами, меня поразили их скорости, ювелирная техника передачи смены. Ведь все происходит в сумасшедшем темпе. И мне потребовалось время, чтобы освоиться. В первой гонке, которая проходила в Гренобле, мы с моим напарником Александровым стали лишь пятыми конца — а участвовало более двадцати пар. Кстати, затем Александрова и Краснова, которые, скажем так, не потянули, отправили домой, и после Нового года нас, советских, осталось трое. Последнюю гонку я провел в интернациональной паре — с гонщиком их Чехословакии, который, кстати, имел звание чемпиона мира. Я очень хотел закончить турне победой, но напарник оказался в неважной физической форме, и мы, занимая поначалу третье место, затем скатились на пятое. А в материальном плане я тогда неплохо поднялся.<br /> <br /> <em>«Астану» надо сохранить</em><br /> <br /> <strong>— Вы ушли из спорта в 1991 году, который был, наверное, самым трудным в нашей недавней истории. Как вы пережили то время?</strong><br /> — Летом того года я понял, что гонять дальше нет никакого желания — все надоело. Вернулся со сборов сюда, в Алма-Ату. Назавтра просыпаюсь в своей однокомнатной квартире — идти некуда, заняться нечем. Почти месяц ходил как неприкаянный. А потом друзья — тоже бывшие велогонщики, которые бросили спорт раньше меня, — предложили заняться бизнесом. Тогда это слово только входило в лексикон, но многие в ту пору, да и сейчас называют по-другому — спекуляцией. Например, мы ездили на Иссык-Куль, покупали ящиками индийские чистящие порошки типа «Комэта» стоимостью в один рубль и продавали их в Алматы уже по 10 рублей. В Казахстане этот товар считался новинкой. Продавали на большой «барахолке», которая тогда работала только два дня в неделю, по выходным. Потом мы стали ездить в Польшу, Турцию, позже я стал заниматься машинами. Время было, с одной стороны, страшное, а с другой — веселое. Многие из сегодняшних «крутых» бизнесменов в те годы поднялись.<br /> <br /> <strong>— Сейчас тоже торговлей занимаетесь?</strong><br /> — Да.<br /> <br /> <strong>— А поработать в спорте нет желания?</strong><br /> — Вы имеете в виду — стать тренером? Во-первых, там очень маленькая зарплата. Во-вторых, я считаю, что все должно быть организовано профессионально, как на Западе: тренер занимается тренерской работой, механик — инвентарем, администратор — документами… А у нас тренер часто отвечает за все, иногда даже сам велосипеды моет. И потом, далеко не все хорошие спортсмены становятся хорошими тренерами. Думаю, из меня бы тоже не получилось тренера.<br /> <br /> <strong>— Но за велогонками, наверное, следите?</strong><br /> — Обязательно. Смотрю все гонки, которые показывает телевидение, всегда нахожусь в курсе событий, очень переживаю за «Астану». Вот сейчас много разговоров: мол, зачем содержать эту команду, если там заправляют иностранцы? Но нельзя забывать, что изначально она создавалась под Александра Винокурова и Андрея Кашечкина. И все шло нормально, пока французы не докопались до кровяного допинга. Что такое гемотрансфузия? Это когда человеку переливают его же собственную кровь. Дело в том, что когда спортсмен тренируется в горах, у него из-за нехватки кислорода образуется много кровяных телец (гемоглобин), которые помогают лучше поглощать этот кислород. Эту кровь с повышенным содержанием гемоглобина замораживают и хранят, пока в ней не возникнет необходимость. И если влить её затем снова в организм гонщика, то ему будет легче ехать тяжелую гонку, он будет меньше уставать, потому что кислород хорошо усваивается, не вырабатывается молочная кислота, появление которой означает, что организм предупреждает человека — «мне плохо». И я не совсем понимаю, почему гемотрансфузию приравняли к допингу. Это не эритропоэтин, не какая-то химия, это твоя же собственная кровь. И о каком вреде для здоровья спортсмена можно говорить? Кстати, сейчас даже банальный нафтизин, которым все мы лечимся от насморка, включен в список запрещенных препаратов. То есть, грубо говоря, до маразма доходит. Ну ладно, случилась эта история с Винокуровым и Кашечкиным, и что теперь — ликвидировать команду? Ведь есть другие гонщики, которые находятся на контрактах. И вообще я считаю: лучше пусть деньги тратятся на спорт, чем идут в карманы коррупционеров. К тому же ничто и никто не может сравниться с «Астаной» в смысле продвижения по миру имиджа Казахстана. Она — как маяк. Тем более что команда выигрывает самые престижные гонки.<br /> <br /> <strong>— Что вы можете сказать о казахстанцах, гоняющих за «Астану»? Например, получится ли из Асана Базаева выдающийся спринтер?</strong><br /> — Вообще-то спринтерские качества проявляются рано, воспитать их в себе почти невозможно. То есть это либо дано природой, либо не дано. Но, может быть, Базаев ещё раскроется. Во всяком случае, я на это надеюсь. Он же ещё молодой, как и Максим Иглинский, тоже перспективный гонщик. И в основном казахстанцы в «Астане», скажем, тот же Берик Купешев и другие, — это на будущее. Так что время покажет.<br /> <br /> <strong>— В Казахстане есть неплохие шоссейники. А вот в велогонках на треке ситуация в последнее время просто аховая…</strong><br /> — Раньше и у шоссейников, и у трековиков сезон был общий, и чемпионаты мира проводились в одно время, осенью. У первых контракты всегда были лучше, чем у последних. А на треке есть темповые виды (групповая гонка, индивидуальная и командная гонки преследования), в которых могут успешно выступать и шоссейники. И прежде, когда чемпионаты мира проводились одновременно, на эти виды заявлялись не сильнейшие шоссейники, а те, кто не мог отобраться в свои сборные. Но лет пять назад Международный союз велосипедистов принял решение, согласно которому трековые гонки стали как бы зимним видом спорта. Этапы Кубка мира начинаются в конце октября и длятся до весны (благо что сейчас повсеместно появились крытые треки), а мировое первенство проводится в апреле. А у шоссейников все осталось по-прежнему, и теперь по завершении своего сезона они имеют возможность переключиться на трек. Тем самым повысился статус трековых гонок, в них стали участвовать сильнейшие гонщики, замечательные финишеры — победители этапов «Тур де Франс», «Джиро д, Италия». Назову хотя бы австралийца Робби Макьюэна. У нас же почему-то велоспорт на треке считается чем-то второсортным. А вы попробуйте выиграть хотя бы один из этапов Кубка мира — там же конкуренция сумасшедшая. Я уже говорил, что Кашечкин начинал как трековик, а затем вырос в настоящую «звезду» шоссейных гонок. Винокуров, кстати, тоже неплохо гонял на треке, становился чемпионом Азии. Или взять британцев. Лет восемь назад в мире велоспорта о них ничего не было известно. Но государство сделало большие вливания, и сегодня английские трековики вышли на лидирующие позиции в мире.</div><hr /><div align="justify"><address><strong>Автор: Женис Байхожа</strong></address><address><strong>Источник: Республиканская газета «Sport&KS» <a href="http://www.sports.kz/" target="_blank">(Sport&KS)</a></strong></address></div>
Все самое актуальное о спорте в вашем телефоне - подписывайтесь на наш Instagram!
Поделиться
В нынешнем году исполняется 20 лет победе Марата Сатыбалдиева на чемпионате мира по велогонкам на треке. После этого никто из казахстанских велогонщиков (как среди трековиков, так и среди шоссейников) не выигрывал «золото» взрослого мирового первенства в индивидуальных дисциплинах. Сегодня Марат Сатыбалдиев вспоминает о наиболее интересных эпизодах своей спортивной карьеры, рассказывает о специфике велоспорта и делится собственным мнением о велогруппе «Астана».
Увидел и…испугался
— Вы выросли в Кызылорде, где велотрека никогда не было. Детьми и вы, и, скажем, Андрей Кашечкин, который тоже делал первые шаги в этом городе, гонялись только на асфальте. Как случилось, что вы стали сильным трековиком?
— Ну, Андрей поначалу тоже стал известен как трековик. А в 1970-е годы, когда я начинал заниматься велоспортом, трека не было не только в Кызылорде, но и вообще в Казахстане. Я же гонял на шоссе, считался неплохим финишером. Любил ездить критериумы. Это гонка по улицам города с промежуточными финишами, которых бывает обычно от десяти до двадцати. А к московской Олимпиаде 1980 года в Алма-Ате построили деревянный трек — по тем временам отличный. Единственное — у него не было крыши, и со временем под воздействием дождей и снега полотно сгнило, после чего его сделали бетонным. Так вот, первый раз я увидел настоящий трек как раз в Алма-Ате, и было это, кажется в 1982-м. Тогда я приехал на пятидневную гонку (кстати, она проводится и по сей день) в составе сборной Кызылорды, и было мне 20 лет. Первое мое ощущение — страх. В отличие от шоссейных гонок, здесь нет тормозов, жесткая передача. И когда я, забывая, по привычке расслаблял ноги, колеса продолжали крутиться, и меня подбрасывало. Тем не менее, проехав первый раз на треке групповую гонку, я занял второе место. С тех пор эта дисциплина стала для меня любимой.
— Чтобы читателям было понятно, расскажите, в чем её специфика…
— Тогда стандартная длина полотна составляла 333 метра 33 сантиметра и 3 миллиметра, значит, три круга — ровно километр. Такой же трек был в Алма-Ате. Классическая групповая гонка состояла из 150 кругов, то есть общая протяженность дистанции была равна 50 километрам. После каждого пятого круга — промежуточный финиш, на котором разыгрываются очки: за первое место — 5, за второе — 3, за третье — 2, за четвертое — 1. На финише 15-го и 30-го, последнего, кругов, те же очки начисляются уже с двойным коэффициентом. Но наибольшее преимущество получают те гонщики, которым удается уйти на круг от остальных.
— То есть надо одновременно быть хорошим финишером, чтобы брать очки на промежуточных финишах, и обладать высокой дистанционной скоростью, чтобы собирать «круговые»?
— Это называется скоростной выносливостью. Когда ты накатываешь на финиш, то растрачиваешь энергию, и тебе нужно время на восстановление. Но на чемпионатах СССР и их бешеной конкуренцией расслабляться было нельзя, там постоянно были высокие скорости, и поэтому если вдруг зазевался, тебе тут же могли «привезти» круговое преимущество. И именно благодаря этой конкуренции в СССР появились два чемпиона мира — Марат Ганеев из Куйбышева и я. После распада Союза олимпийским чемпионом в групповой гонке на треке стал в 2004 году россиянин Михаил Игнатьев, очень разносторонний гонщик, который, как и Вячеслав Екимов, является воспитанником Александра Анатольевича Кузнецова (сейчас Игнатьев выступает за профессиональную шоссейную команду «Катюша»- Ж.Б.).
Марат против Марата
— Когда вы попали в сборную СССР?
— Насколько мне известно, я оказался на заметке у тренеров сборной в 1984 году, когда первый раз выступил на треке в Крылатском (Москва). Тогда я занял четвертое место, и меня заприметили. А спустя год в Клайпеде (Латвия) я выиграл групповую гонку на чемпионате СССР, и в ноябре нас с гонщиком из Литвы отправили на мои первые международные соревнования. До этого я ни разу не был за границей. В те годы даже в социалистические страны не всех пускали, а в капиталистические могли поехать разве что крупные партийные руководители, знаменитые артисты и лучшие спортсмены. А тут я — и не куда-нибудь, а в Париж. До сих пор помню, как я вышел из аэропорта, и у меня буквально стали разбегаться глаза. Впечатлений была масса — от обилия автомобилей самых разных марок, от витрин магазинов, от гостиницы, где нас поселили. Я ходил как в прострации. Побывал на Эйфелевой башне, спустился в метро. Ну, а потом поездки за границу стали привычными.
— Вашим главным конкурентом в течение всей второй половины 1980-х был Ганеев. Какие между вами сложились отношения?
— Не сказать, что мы дружили. Отношения были на уровне «привет-привет». Он, хотя и был моложе на два года, но, видимо, считал себя сильнейшим. На протяжении пяти лет, с 1985-го по 1989-й, только мы двое выигрывали чемпионаты СССР. Я — три раза, он — два.
— На первый свой чемпионат мира вы поехали с ним?
— Да. Это первенство проходило в 1986 году в Колорадо-Спрингс (США). От каждой страны могли выступать два участника. Я поехал в качестве чемпиона Союза, он — как вице-чемпион. Руководство сказало нам так: половину гонки, то есть примерно 70–75 кругов, вы работаете каждый на себя, а затем тот, у кого будет меньше очков, переключается на помощь тому, у кого больше. И в итоге получилось, что на первой половине дистанции мы соперничали не только с представителями других стран, но и как бы между собой. То есть оба затратили слишком много сил. Поскольку к середине гонки у меня очков оказалось чуть побольше, чем у Ганеева, он стал работать на меня. Но к тому времени и я, и он уже подустали, и в результате я занял четвертое место.
В 1987 году на чемпионате СССР уже Ганеев стал победителем, а я занял второе место. И наше руководство, учтя урок, который мы получили в Колорадо-Спрингс, избрало другую тактику. Перед стартом на мировом первенстве в Филлахе (Австрия) нам сказали: поскольку Ганеев — чемпион Союза, Сатыбалдиев должен помогать ему от начала и до конца гонки. И добавили: если выиграете, то призовые делятся пополам, и обоим присваивается звание заслуженного мастера спорта. Я уже говорил, что мы вдвоем тогда выиграли в Союзе все что можно и до мелочей знали все тонкости групповой гонки. То есть нам ничего не надо было объяснять, мы прекрасно понимали, в какой ситуации и как действовать. В общем, я «отпахал» на него от и до, Ганеев стал чемпионом мира — первым велогонщиком СССР, завоевавшим это звание в групповой гонке на треке. Как и условились, призовые поделили пополам, золотая медаль, разумеется, досталась ему. А что касается звания… В январе уже 1988-го в Москве проходил зимний чемпионат СССР. Как-то открываю газету «Советский спорт», и там опубликован список тех, кому присвоили звание заслуженного мастера спорта. Фамилия Ганеева есть, а моей нет. Мне стало так обидно. Все-таки Москва относилась к нашим республикам с некоторым пренебрежением.
«Золото» мирового чемпионата
— Дорогу на Олимпиаду 1988 года вам тоже преградил Ганеев?
— Там вообще ситуация получилась странная и крайне обидная для меня. На Олимпийские игры от каждой страны мог поехать только один человек. Отбор был на чемпионате СССР. Участвовали 90 спортсменов, и лишь 24 из них попадали в финал. То есть всех гонщиков разделили на три группы, и из каждой выходили по восемь человек. Ганеев был в первой группе, и произошло так, что он занял 9-е место. То есть, по идее, в финале он не должен был участвовать. Я вышел на старт во второй группе, и гонка мне тоже далась тяжело. Кстати, должен здесь сказать, что все происходило в один день: в 11 часов — полуфиналы, а вечером в 5 часов — финал. То есть надо было правильно распределить силы, сохранить их на главную гонку. Плюс к этому нужно было помогать партнерам по команде, чтобы они тоже вышли в финал и там уже стали помогать мне. В нашей группе был отрыв, и мне пришлось вместе с другими гонщиками нейтрализовывать его. В общем, с горем пополам, буквально на волоске я пробился в финал. А перед его началом состоялось заседание судейской коллегии. И я узнаю, что спортсмен, занявший 8-е место в той полуфинальной группе, в которой выступал Ганеев, и тоже представлявший Куйбышев, отказался от участия в решающей гонке, сославшись на болезнь, и на его место передвигается Ганеев. В общем, моего главного соперника допустили к финалу. А он, я считаю, в полуфинале отдал меньше сил, чем я. Там была так. Несколько гонщиков ушли в отрыв, собирали очки на промежуточных финишах, но в основную группу не вливались, то есть не реализовали круговое преимущество, и Ганеев, находившийся в этой основной группе, много сил не растратил. То есть ситуация для него, с учетом отказа партнера по команде, оказалась благоприятной. Перед финалом ко мне подошел главный тренер сборной СССР Александр Анатольевич Кузнецов и сказал: «Марат, я был против, но судейская коллегия решила именно так. Если Ганеев попадает в число призеров, то медаль ему не дадут. Но так как реальных претендентов на одну путевку в Сеул только двое — ты и он, то кто из вас выиграет у другого (даже если займет при этом 10-е место), тот и поедет на Олимпиаду». В общем, Ганеев стал чемпионом, а я — третьим. На Играх же в Сеуле Ганеев завоевал «бронзу».
— Следующий год, 1989-й, принес вам звание чемпиона мира…
— В том году я в третий раз выиграл первенство СССР (Ганеев тоже участвовал), а на чемпионат мира я поехал уже не с ним, а с нашим Вадимом Кравченко, который жил в Алма-Ате, на «Первомайке». Чемпионат проходил во французском Шамбери, пригороде Лиона. Там очень старый трек, построенный ещё в 1930-е годы. Помню, у бортов стояли скульптурные фигуры вроде девушек с веслом, которые были в Союзе, — только там они были на античные сюжеты. Полотно — бетонное. Около 60 участников были разделены на две группы, и из каждой выходило по 12 гонщиков. Мы с Вадиком попали в разные полуфиналы. Кстати, в моем оказался тогда ещё молодой немец Эрик Цабель, который стал впоследствии знаменитым спринтером (многократный победитель этапов «Тур де Франс», «Вуэльты» и престижнейшей однодневки «Милан — Сан-Ремо» — Ж.Б.). А на первом для меня чемпионате мира выступал не менее знаменитый Олаф Людвиг, который занял тогда, если не ошибаюсь, второе место. То есть немцы уже в ту пору понимали, что на шоссе без хорошей трековой подготовки трудно. Сейчас профессионалы — шоссейники тоже с охотой участвуют в гонках на треке, которые помогают отрабатывать технику — педалирования, финиширования, дают очень много других плюсов. Так вот, Цабель носился как угорелый, набирая очки. Однако мы его и других «подловили» и уехали на круг. В общем, Цабель в финал не попал. Но я тоже пробился в решающую гонку не без труда. К счастью, там я был уже не один, и Вадик здорово мне помог, спасибо ему. У меня есть запись того финала на видеокассете.
— Как Родина оценила вашу золотую медаль?
— От Спорткомитета СССР я получил призовые на сумму полторы тысячи долларов — на них тогда можно было купить примерно столько же, сколько сейчас на 150 тысяч долларов. Мы с Вадиком поделили их — он же мне помог стать чемпионом. В Кызылорде дали трехкомнатную квартиру в новом доме, что было очень кстати — у меня тогда появилась собственная семья. Выделили автомобиль «Волга», не бесплатно, а по себестоимости. Я заплатил за нее 16 тысяч рублей — большие по тем временам деньги. Но уже буквально назавтра мне стали предлагать за нее и 50, и 60 тысяч. Я отвечал: «Продавать не буду — сам поезжу», хотя тогда ещё не умел водить. Да, ещё дали однокомнатную квартиру в Алма-Ате, в «Орбите».
Любители и профессионалы
— Была возможность дотянуть до Олимпиады 1992 года?
— Честно говоря, к 29 годам я уже не видел для себя перспектив в спорте. По собственным ощущениям, по самочувствию я был как выжатый лимон. Может быть, стоило взять передышку и потом вернуться… Но сейчас уже трудно гадать на этот счет.
— Многие советские велосипедисты в те годы, в начале 1990-х, перешли в профессионалы, некоторые — Петр Угрюмов, Павел Тонков — добились больших успехов. У вас мысли такой не было?
— Чтобы профессиональная шоссейная команда подписала с гонщиком контракт, он должен либо хорошо ездить по горам, либо быть классным финишером, либо уметь проходить индивидуальные гонки на время. У меня не было ни первого, ни второго, ни третьего. При моей комплекции (рост 172 см, вес 74 кг) в горах мне делать было нечего. Хорошо финишировать я умел на критериумах или на не очень длинных дистанциях — 50–70 км. А к финишу групповой гонки протяженностью 180–200 км, какие обычно бывают у шоссейников, я бы подъезжал уже «тепленьким», и там мне было бы не до ускорения — лишь бы доехать. «Разделка» мне тоже давалась тяжело. Например, иногда я участвовал в гонке преследования на 4 км, которая требует именно хорошего индивидуального хода, и занимал…надцатые места. Вот групповая гонка на треке — это мое.
— Значит, посоревноваться с профессионалами так и не довелось?
— Ну, мы тоже были не совсем любителями, хотя таковыми считались и числились работниками каких-то организаций и предприятий. Я например, как член сборной СССР получал приличную стипендию — 350 рублей в месяц. Но, действительно, у профессионалов из стран Запада были свои гонки, у нас, велогонщиков из социалистических стран, — свои. Тем не менее, мне удалось поучаствовать в соревнованиях вместе с профессионалами и даже хорошо заработать.
— Как же это произошло?
— В конце 1989-го, то есть почти сразу после того, как я стал чемпионом мира, мы, пятеро советских велогонщиков, были приглашены для участия в профессиональных гонках на треке. Это был целый тур по странам Европы: первые старты были в начале ноября в Гренобле (Франция), а последние — в начале февраля в Берлине, который тогда был ещё разделен между Западной и Восточной Германией знаменитой Берлинской стеной. Вместе со мной были Марат Ганеев, чемпион Олимпийских игр 1980 года и неоднократный чемпион мира в гонке преследования на 4 км Александр Краснов из Ленинграда, Александр Александров из Латвии и москвич Константин Храпцов. В этих гонках участвовали многие сильнейшие профессионалы — как трековики, так и шоссейники. Причем все было организовано как шоу. Например, в Женеве (Швейцария) гонки начинались в 6 часов вечера и заканчивались в 5 часов утра. Внутри полотна трека было что-то вроде ресторана — столики, официанты. Разумеется, тем, кто сидел там, это обходилось недешево. Плюс зрители на трибунах. Были и любители велоспорта, и пришедшие просто ради любопытства. Конечно, мы не гонялись в течение всех этих 11 часов. Перерывы заполнялись выступлениями мотоциклистов, артистов, фокусников и т. д. А что касается непосредственно соревнований, то там были самые разные гонки — спринтерские, с выбыванием, с толканием и т. д. Кстати, парные с толканием ценились особенно.
— А что эта за гонки?
— Это когда между собой соперничают пары. Первый из пары стартует, проезжает, скажем, один круг и толкает второго рукой, тем самым передавая смену. Пока один едет, другой берет передышку и медленно катит по треку, ожидая, пока его партнер с группой налетит, после чего снова включается в гонку. Своего рода эстафета. И когда я впервые столкнулся с профессионалами, меня поразили их скорости, ювелирная техника передачи смены. Ведь все происходит в сумасшедшем темпе. И мне потребовалось время, чтобы освоиться. В первой гонке, которая проходила в Гренобле, мы с моим напарником Александровым стали лишь пятыми конца — а участвовало более двадцати пар. Кстати, затем Александрова и Краснова, которые, скажем так, не потянули, отправили домой, и после Нового года нас, советских, осталось трое. Последнюю гонку я провел в интернациональной паре — с гонщиком их Чехословакии, который, кстати, имел звание чемпиона мира. Я очень хотел закончить турне победой, но напарник оказался в неважной физической форме, и мы, занимая поначалу третье место, затем скатились на пятое. А в материальном плане я тогда неплохо поднялся.
«Астану» надо сохранить
— Вы ушли из спорта в 1991 году, который был, наверное, самым трудным в нашей недавней истории. Как вы пережили то время?
— Летом того года я понял, что гонять дальше нет никакого желания — все надоело. Вернулся со сборов сюда, в Алма-Ату. Назавтра просыпаюсь в своей однокомнатной квартире — идти некуда, заняться нечем. Почти месяц ходил как неприкаянный. А потом друзья — тоже бывшие велогонщики, которые бросили спорт раньше меня, — предложили заняться бизнесом. Тогда это слово только входило в лексикон, но многие в ту пору, да и сейчас называют по-другому — спекуляцией. Например, мы ездили на Иссык-Куль, покупали ящиками индийские чистящие порошки типа «Комэта» стоимостью в один рубль и продавали их в Алматы уже по 10 рублей. В Казахстане этот товар считался новинкой. Продавали на большой «барахолке», которая тогда работала только два дня в неделю, по выходным. Потом мы стали ездить в Польшу, Турцию, позже я стал заниматься машинами. Время было, с одной стороны, страшное, а с другой — веселое. Многие из сегодняшних «крутых» бизнесменов в те годы поднялись.
— Сейчас тоже торговлей занимаетесь?
— Да.
— А поработать в спорте нет желания?
— Вы имеете в виду — стать тренером? Во-первых, там очень маленькая зарплата. Во-вторых, я считаю, что все должно быть организовано профессионально, как на Западе: тренер занимается тренерской работой, механик — инвентарем, администратор — документами… А у нас тренер часто отвечает за все, иногда даже сам велосипеды моет. И потом, далеко не все хорошие спортсмены становятся хорошими тренерами. Думаю, из меня бы тоже не получилось тренера.
— Но за велогонками, наверное, следите?
— Обязательно. Смотрю все гонки, которые показывает телевидение, всегда нахожусь в курсе событий, очень переживаю за «Астану». Вот сейчас много разговоров: мол, зачем содержать эту команду, если там заправляют иностранцы? Но нельзя забывать, что изначально она создавалась под Александра Винокурова и Андрея Кашечкина. И все шло нормально, пока французы не докопались до кровяного допинга. Что такое гемотрансфузия? Это когда человеку переливают его же собственную кровь. Дело в том, что когда спортсмен тренируется в горах, у него из-за нехватки кислорода образуется много кровяных телец (гемоглобин), которые помогают лучше поглощать этот кислород. Эту кровь с повышенным содержанием гемоглобина замораживают и хранят, пока в ней не возникнет необходимость. И если влить её затем снова в организм гонщика, то ему будет легче ехать тяжелую гонку, он будет меньше уставать, потому что кислород хорошо усваивается, не вырабатывается молочная кислота, появление которой означает, что организм предупреждает человека — «мне плохо». И я не совсем понимаю, почему гемотрансфузию приравняли к допингу. Это не эритропоэтин, не какая-то химия, это твоя же собственная кровь. И о каком вреде для здоровья спортсмена можно говорить? Кстати, сейчас даже банальный нафтизин, которым все мы лечимся от насморка, включен в список запрещенных препаратов. То есть, грубо говоря, до маразма доходит. Ну ладно, случилась эта история с Винокуровым и Кашечкиным, и что теперь — ликвидировать команду? Ведь есть другие гонщики, которые находятся на контрактах. И вообще я считаю: лучше пусть деньги тратятся на спорт, чем идут в карманы коррупционеров. К тому же ничто и никто не может сравниться с «Астаной» в смысле продвижения по миру имиджа Казахстана. Она — как маяк. Тем более что команда выигрывает самые престижные гонки.
— Что вы можете сказать о казахстанцах, гоняющих за «Астану»? Например, получится ли из Асана Базаева выдающийся спринтер?
— Вообще-то спринтерские качества проявляются рано, воспитать их в себе почти невозможно. То есть это либо дано природой, либо не дано. Но, может быть, Базаев ещё раскроется. Во всяком случае, я на это надеюсь. Он же ещё молодой, как и Максим Иглинский, тоже перспективный гонщик. И в основном казахстанцы в «Астане», скажем, тот же Берик Купешев и другие, — это на будущее. Так что время покажет.
— В Казахстане есть неплохие шоссейники. А вот в велогонках на треке ситуация в последнее время просто аховая…
— Раньше и у шоссейников, и у трековиков сезон был общий, и чемпионаты мира проводились в одно время, осенью. У первых контракты всегда были лучше, чем у последних. А на треке есть темповые виды (групповая гонка, индивидуальная и командная гонки преследования), в которых могут успешно выступать и шоссейники. И прежде, когда чемпионаты мира проводились одновременно, на эти виды заявлялись не сильнейшие шоссейники, а те, кто не мог отобраться в свои сборные. Но лет пять назад Международный союз велосипедистов принял решение, согласно которому трековые гонки стали как бы зимним видом спорта. Этапы Кубка мира начинаются в конце октября и длятся до весны (благо что сейчас повсеместно появились крытые треки), а мировое первенство проводится в апреле. А у шоссейников все осталось по-прежнему, и теперь по завершении своего сезона они имеют возможность переключиться на трек. Тем самым повысился статус трековых гонок, в них стали участвовать сильнейшие гонщики, замечательные финишеры — победители этапов «Тур де Франс», «Джиро д, Италия». Назову хотя бы австралийца Робби Макьюэна. У нас же почему-то велоспорт на треке считается чем-то второсортным. А вы попробуйте выиграть хотя бы один из этапов Кубка мира — там же конкуренция сумасшедшая. Я уже говорил, что Кашечкин начинал как трековик, а затем вырос в настоящую «звезду» шоссейных гонок. Винокуров, кстати, тоже неплохо гонял на треке, становился чемпионом Азии. Или взять британцев. Лет восемь назад в мире велоспорта о них ничего не было известно. Но государство сделало большие вливания, и сегодня английские трековики вышли на лидирующие позиции в мире.
Увидел и…испугался
— Вы выросли в Кызылорде, где велотрека никогда не было. Детьми и вы, и, скажем, Андрей Кашечкин, который тоже делал первые шаги в этом городе, гонялись только на асфальте. Как случилось, что вы стали сильным трековиком?
— Ну, Андрей поначалу тоже стал известен как трековик. А в 1970-е годы, когда я начинал заниматься велоспортом, трека не было не только в Кызылорде, но и вообще в Казахстане. Я же гонял на шоссе, считался неплохим финишером. Любил ездить критериумы. Это гонка по улицам города с промежуточными финишами, которых бывает обычно от десяти до двадцати. А к московской Олимпиаде 1980 года в Алма-Ате построили деревянный трек — по тем временам отличный. Единственное — у него не было крыши, и со временем под воздействием дождей и снега полотно сгнило, после чего его сделали бетонным. Так вот, первый раз я увидел настоящий трек как раз в Алма-Ате, и было это, кажется в 1982-м. Тогда я приехал на пятидневную гонку (кстати, она проводится и по сей день) в составе сборной Кызылорды, и было мне 20 лет. Первое мое ощущение — страх. В отличие от шоссейных гонок, здесь нет тормозов, жесткая передача. И когда я, забывая, по привычке расслаблял ноги, колеса продолжали крутиться, и меня подбрасывало. Тем не менее, проехав первый раз на треке групповую гонку, я занял второе место. С тех пор эта дисциплина стала для меня любимой.
— Чтобы читателям было понятно, расскажите, в чем её специфика…
— Тогда стандартная длина полотна составляла 333 метра 33 сантиметра и 3 миллиметра, значит, три круга — ровно километр. Такой же трек был в Алма-Ате. Классическая групповая гонка состояла из 150 кругов, то есть общая протяженность дистанции была равна 50 километрам. После каждого пятого круга — промежуточный финиш, на котором разыгрываются очки: за первое место — 5, за второе — 3, за третье — 2, за четвертое — 1. На финише 15-го и 30-го, последнего, кругов, те же очки начисляются уже с двойным коэффициентом. Но наибольшее преимущество получают те гонщики, которым удается уйти на круг от остальных.
— То есть надо одновременно быть хорошим финишером, чтобы брать очки на промежуточных финишах, и обладать высокой дистанционной скоростью, чтобы собирать «круговые»?
— Это называется скоростной выносливостью. Когда ты накатываешь на финиш, то растрачиваешь энергию, и тебе нужно время на восстановление. Но на чемпионатах СССР и их бешеной конкуренцией расслабляться было нельзя, там постоянно были высокие скорости, и поэтому если вдруг зазевался, тебе тут же могли «привезти» круговое преимущество. И именно благодаря этой конкуренции в СССР появились два чемпиона мира — Марат Ганеев из Куйбышева и я. После распада Союза олимпийским чемпионом в групповой гонке на треке стал в 2004 году россиянин Михаил Игнатьев, очень разносторонний гонщик, который, как и Вячеслав Екимов, является воспитанником Александра Анатольевича Кузнецова (сейчас Игнатьев выступает за профессиональную шоссейную команду «Катюша»- Ж.Б.).
Марат против Марата
— Когда вы попали в сборную СССР?
— Насколько мне известно, я оказался на заметке у тренеров сборной в 1984 году, когда первый раз выступил на треке в Крылатском (Москва). Тогда я занял четвертое место, и меня заприметили. А спустя год в Клайпеде (Латвия) я выиграл групповую гонку на чемпионате СССР, и в ноябре нас с гонщиком из Литвы отправили на мои первые международные соревнования. До этого я ни разу не был за границей. В те годы даже в социалистические страны не всех пускали, а в капиталистические могли поехать разве что крупные партийные руководители, знаменитые артисты и лучшие спортсмены. А тут я — и не куда-нибудь, а в Париж. До сих пор помню, как я вышел из аэропорта, и у меня буквально стали разбегаться глаза. Впечатлений была масса — от обилия автомобилей самых разных марок, от витрин магазинов, от гостиницы, где нас поселили. Я ходил как в прострации. Побывал на Эйфелевой башне, спустился в метро. Ну, а потом поездки за границу стали привычными.
— Вашим главным конкурентом в течение всей второй половины 1980-х был Ганеев. Какие между вами сложились отношения?
— Не сказать, что мы дружили. Отношения были на уровне «привет-привет». Он, хотя и был моложе на два года, но, видимо, считал себя сильнейшим. На протяжении пяти лет, с 1985-го по 1989-й, только мы двое выигрывали чемпионаты СССР. Я — три раза, он — два.
— На первый свой чемпионат мира вы поехали с ним?
— Да. Это первенство проходило в 1986 году в Колорадо-Спрингс (США). От каждой страны могли выступать два участника. Я поехал в качестве чемпиона Союза, он — как вице-чемпион. Руководство сказало нам так: половину гонки, то есть примерно 70–75 кругов, вы работаете каждый на себя, а затем тот, у кого будет меньше очков, переключается на помощь тому, у кого больше. И в итоге получилось, что на первой половине дистанции мы соперничали не только с представителями других стран, но и как бы между собой. То есть оба затратили слишком много сил. Поскольку к середине гонки у меня очков оказалось чуть побольше, чем у Ганеева, он стал работать на меня. Но к тому времени и я, и он уже подустали, и в результате я занял четвертое место.
В 1987 году на чемпионате СССР уже Ганеев стал победителем, а я занял второе место. И наше руководство, учтя урок, который мы получили в Колорадо-Спрингс, избрало другую тактику. Перед стартом на мировом первенстве в Филлахе (Австрия) нам сказали: поскольку Ганеев — чемпион Союза, Сатыбалдиев должен помогать ему от начала и до конца гонки. И добавили: если выиграете, то призовые делятся пополам, и обоим присваивается звание заслуженного мастера спорта. Я уже говорил, что мы вдвоем тогда выиграли в Союзе все что можно и до мелочей знали все тонкости групповой гонки. То есть нам ничего не надо было объяснять, мы прекрасно понимали, в какой ситуации и как действовать. В общем, я «отпахал» на него от и до, Ганеев стал чемпионом мира — первым велогонщиком СССР, завоевавшим это звание в групповой гонке на треке. Как и условились, призовые поделили пополам, золотая медаль, разумеется, досталась ему. А что касается звания… В январе уже 1988-го в Москве проходил зимний чемпионат СССР. Как-то открываю газету «Советский спорт», и там опубликован список тех, кому присвоили звание заслуженного мастера спорта. Фамилия Ганеева есть, а моей нет. Мне стало так обидно. Все-таки Москва относилась к нашим республикам с некоторым пренебрежением.
«Золото» мирового чемпионата
— Дорогу на Олимпиаду 1988 года вам тоже преградил Ганеев?
— Там вообще ситуация получилась странная и крайне обидная для меня. На Олимпийские игры от каждой страны мог поехать только один человек. Отбор был на чемпионате СССР. Участвовали 90 спортсменов, и лишь 24 из них попадали в финал. То есть всех гонщиков разделили на три группы, и из каждой выходили по восемь человек. Ганеев был в первой группе, и произошло так, что он занял 9-е место. То есть, по идее, в финале он не должен был участвовать. Я вышел на старт во второй группе, и гонка мне тоже далась тяжело. Кстати, должен здесь сказать, что все происходило в один день: в 11 часов — полуфиналы, а вечером в 5 часов — финал. То есть надо было правильно распределить силы, сохранить их на главную гонку. Плюс к этому нужно было помогать партнерам по команде, чтобы они тоже вышли в финал и там уже стали помогать мне. В нашей группе был отрыв, и мне пришлось вместе с другими гонщиками нейтрализовывать его. В общем, с горем пополам, буквально на волоске я пробился в финал. А перед его началом состоялось заседание судейской коллегии. И я узнаю, что спортсмен, занявший 8-е место в той полуфинальной группе, в которой выступал Ганеев, и тоже представлявший Куйбышев, отказался от участия в решающей гонке, сославшись на болезнь, и на его место передвигается Ганеев. В общем, моего главного соперника допустили к финалу. А он, я считаю, в полуфинале отдал меньше сил, чем я. Там была так. Несколько гонщиков ушли в отрыв, собирали очки на промежуточных финишах, но в основную группу не вливались, то есть не реализовали круговое преимущество, и Ганеев, находившийся в этой основной группе, много сил не растратил. То есть ситуация для него, с учетом отказа партнера по команде, оказалась благоприятной. Перед финалом ко мне подошел главный тренер сборной СССР Александр Анатольевич Кузнецов и сказал: «Марат, я был против, но судейская коллегия решила именно так. Если Ганеев попадает в число призеров, то медаль ему не дадут. Но так как реальных претендентов на одну путевку в Сеул только двое — ты и он, то кто из вас выиграет у другого (даже если займет при этом 10-е место), тот и поедет на Олимпиаду». В общем, Ганеев стал чемпионом, а я — третьим. На Играх же в Сеуле Ганеев завоевал «бронзу».
— Следующий год, 1989-й, принес вам звание чемпиона мира…
— В том году я в третий раз выиграл первенство СССР (Ганеев тоже участвовал), а на чемпионат мира я поехал уже не с ним, а с нашим Вадимом Кравченко, который жил в Алма-Ате, на «Первомайке». Чемпионат проходил во французском Шамбери, пригороде Лиона. Там очень старый трек, построенный ещё в 1930-е годы. Помню, у бортов стояли скульптурные фигуры вроде девушек с веслом, которые были в Союзе, — только там они были на античные сюжеты. Полотно — бетонное. Около 60 участников были разделены на две группы, и из каждой выходило по 12 гонщиков. Мы с Вадиком попали в разные полуфиналы. Кстати, в моем оказался тогда ещё молодой немец Эрик Цабель, который стал впоследствии знаменитым спринтером (многократный победитель этапов «Тур де Франс», «Вуэльты» и престижнейшей однодневки «Милан — Сан-Ремо» — Ж.Б.). А на первом для меня чемпионате мира выступал не менее знаменитый Олаф Людвиг, который занял тогда, если не ошибаюсь, второе место. То есть немцы уже в ту пору понимали, что на шоссе без хорошей трековой подготовки трудно. Сейчас профессионалы — шоссейники тоже с охотой участвуют в гонках на треке, которые помогают отрабатывать технику — педалирования, финиширования, дают очень много других плюсов. Так вот, Цабель носился как угорелый, набирая очки. Однако мы его и других «подловили» и уехали на круг. В общем, Цабель в финал не попал. Но я тоже пробился в решающую гонку не без труда. К счастью, там я был уже не один, и Вадик здорово мне помог, спасибо ему. У меня есть запись того финала на видеокассете.
— Как Родина оценила вашу золотую медаль?
— От Спорткомитета СССР я получил призовые на сумму полторы тысячи долларов — на них тогда можно было купить примерно столько же, сколько сейчас на 150 тысяч долларов. Мы с Вадиком поделили их — он же мне помог стать чемпионом. В Кызылорде дали трехкомнатную квартиру в новом доме, что было очень кстати — у меня тогда появилась собственная семья. Выделили автомобиль «Волга», не бесплатно, а по себестоимости. Я заплатил за нее 16 тысяч рублей — большие по тем временам деньги. Но уже буквально назавтра мне стали предлагать за нее и 50, и 60 тысяч. Я отвечал: «Продавать не буду — сам поезжу», хотя тогда ещё не умел водить. Да, ещё дали однокомнатную квартиру в Алма-Ате, в «Орбите».
Любители и профессионалы
— Была возможность дотянуть до Олимпиады 1992 года?
— Честно говоря, к 29 годам я уже не видел для себя перспектив в спорте. По собственным ощущениям, по самочувствию я был как выжатый лимон. Может быть, стоило взять передышку и потом вернуться… Но сейчас уже трудно гадать на этот счет.
— Многие советские велосипедисты в те годы, в начале 1990-х, перешли в профессионалы, некоторые — Петр Угрюмов, Павел Тонков — добились больших успехов. У вас мысли такой не было?
— Чтобы профессиональная шоссейная команда подписала с гонщиком контракт, он должен либо хорошо ездить по горам, либо быть классным финишером, либо уметь проходить индивидуальные гонки на время. У меня не было ни первого, ни второго, ни третьего. При моей комплекции (рост 172 см, вес 74 кг) в горах мне делать было нечего. Хорошо финишировать я умел на критериумах или на не очень длинных дистанциях — 50–70 км. А к финишу групповой гонки протяженностью 180–200 км, какие обычно бывают у шоссейников, я бы подъезжал уже «тепленьким», и там мне было бы не до ускорения — лишь бы доехать. «Разделка» мне тоже давалась тяжело. Например, иногда я участвовал в гонке преследования на 4 км, которая требует именно хорошего индивидуального хода, и занимал…надцатые места. Вот групповая гонка на треке — это мое.
— Значит, посоревноваться с профессионалами так и не довелось?
— Ну, мы тоже были не совсем любителями, хотя таковыми считались и числились работниками каких-то организаций и предприятий. Я например, как член сборной СССР получал приличную стипендию — 350 рублей в месяц. Но, действительно, у профессионалов из стран Запада были свои гонки, у нас, велогонщиков из социалистических стран, — свои. Тем не менее, мне удалось поучаствовать в соревнованиях вместе с профессионалами и даже хорошо заработать.
— Как же это произошло?
— В конце 1989-го, то есть почти сразу после того, как я стал чемпионом мира, мы, пятеро советских велогонщиков, были приглашены для участия в профессиональных гонках на треке. Это был целый тур по странам Европы: первые старты были в начале ноября в Гренобле (Франция), а последние — в начале февраля в Берлине, который тогда был ещё разделен между Западной и Восточной Германией знаменитой Берлинской стеной. Вместе со мной были Марат Ганеев, чемпион Олимпийских игр 1980 года и неоднократный чемпион мира в гонке преследования на 4 км Александр Краснов из Ленинграда, Александр Александров из Латвии и москвич Константин Храпцов. В этих гонках участвовали многие сильнейшие профессионалы — как трековики, так и шоссейники. Причем все было организовано как шоу. Например, в Женеве (Швейцария) гонки начинались в 6 часов вечера и заканчивались в 5 часов утра. Внутри полотна трека было что-то вроде ресторана — столики, официанты. Разумеется, тем, кто сидел там, это обходилось недешево. Плюс зрители на трибунах. Были и любители велоспорта, и пришедшие просто ради любопытства. Конечно, мы не гонялись в течение всех этих 11 часов. Перерывы заполнялись выступлениями мотоциклистов, артистов, фокусников и т. д. А что касается непосредственно соревнований, то там были самые разные гонки — спринтерские, с выбыванием, с толканием и т. д. Кстати, парные с толканием ценились особенно.
— А что эта за гонки?
— Это когда между собой соперничают пары. Первый из пары стартует, проезжает, скажем, один круг и толкает второго рукой, тем самым передавая смену. Пока один едет, другой берет передышку и медленно катит по треку, ожидая, пока его партнер с группой налетит, после чего снова включается в гонку. Своего рода эстафета. И когда я впервые столкнулся с профессионалами, меня поразили их скорости, ювелирная техника передачи смены. Ведь все происходит в сумасшедшем темпе. И мне потребовалось время, чтобы освоиться. В первой гонке, которая проходила в Гренобле, мы с моим напарником Александровым стали лишь пятыми конца — а участвовало более двадцати пар. Кстати, затем Александрова и Краснова, которые, скажем так, не потянули, отправили домой, и после Нового года нас, советских, осталось трое. Последнюю гонку я провел в интернациональной паре — с гонщиком их Чехословакии, который, кстати, имел звание чемпиона мира. Я очень хотел закончить турне победой, но напарник оказался в неважной физической форме, и мы, занимая поначалу третье место, затем скатились на пятое. А в материальном плане я тогда неплохо поднялся.
«Астану» надо сохранить
— Вы ушли из спорта в 1991 году, который был, наверное, самым трудным в нашей недавней истории. Как вы пережили то время?
— Летом того года я понял, что гонять дальше нет никакого желания — все надоело. Вернулся со сборов сюда, в Алма-Ату. Назавтра просыпаюсь в своей однокомнатной квартире — идти некуда, заняться нечем. Почти месяц ходил как неприкаянный. А потом друзья — тоже бывшие велогонщики, которые бросили спорт раньше меня, — предложили заняться бизнесом. Тогда это слово только входило в лексикон, но многие в ту пору, да и сейчас называют по-другому — спекуляцией. Например, мы ездили на Иссык-Куль, покупали ящиками индийские чистящие порошки типа «Комэта» стоимостью в один рубль и продавали их в Алматы уже по 10 рублей. В Казахстане этот товар считался новинкой. Продавали на большой «барахолке», которая тогда работала только два дня в неделю, по выходным. Потом мы стали ездить в Польшу, Турцию, позже я стал заниматься машинами. Время было, с одной стороны, страшное, а с другой — веселое. Многие из сегодняшних «крутых» бизнесменов в те годы поднялись.
— Сейчас тоже торговлей занимаетесь?
— Да.
— А поработать в спорте нет желания?
— Вы имеете в виду — стать тренером? Во-первых, там очень маленькая зарплата. Во-вторых, я считаю, что все должно быть организовано профессионально, как на Западе: тренер занимается тренерской работой, механик — инвентарем, администратор — документами… А у нас тренер часто отвечает за все, иногда даже сам велосипеды моет. И потом, далеко не все хорошие спортсмены становятся хорошими тренерами. Думаю, из меня бы тоже не получилось тренера.
— Но за велогонками, наверное, следите?
— Обязательно. Смотрю все гонки, которые показывает телевидение, всегда нахожусь в курсе событий, очень переживаю за «Астану». Вот сейчас много разговоров: мол, зачем содержать эту команду, если там заправляют иностранцы? Но нельзя забывать, что изначально она создавалась под Александра Винокурова и Андрея Кашечкина. И все шло нормально, пока французы не докопались до кровяного допинга. Что такое гемотрансфузия? Это когда человеку переливают его же собственную кровь. Дело в том, что когда спортсмен тренируется в горах, у него из-за нехватки кислорода образуется много кровяных телец (гемоглобин), которые помогают лучше поглощать этот кислород. Эту кровь с повышенным содержанием гемоглобина замораживают и хранят, пока в ней не возникнет необходимость. И если влить её затем снова в организм гонщика, то ему будет легче ехать тяжелую гонку, он будет меньше уставать, потому что кислород хорошо усваивается, не вырабатывается молочная кислота, появление которой означает, что организм предупреждает человека — «мне плохо». И я не совсем понимаю, почему гемотрансфузию приравняли к допингу. Это не эритропоэтин, не какая-то химия, это твоя же собственная кровь. И о каком вреде для здоровья спортсмена можно говорить? Кстати, сейчас даже банальный нафтизин, которым все мы лечимся от насморка, включен в список запрещенных препаратов. То есть, грубо говоря, до маразма доходит. Ну ладно, случилась эта история с Винокуровым и Кашечкиным, и что теперь — ликвидировать команду? Ведь есть другие гонщики, которые находятся на контрактах. И вообще я считаю: лучше пусть деньги тратятся на спорт, чем идут в карманы коррупционеров. К тому же ничто и никто не может сравниться с «Астаной» в смысле продвижения по миру имиджа Казахстана. Она — как маяк. Тем более что команда выигрывает самые престижные гонки.
— Что вы можете сказать о казахстанцах, гоняющих за «Астану»? Например, получится ли из Асана Базаева выдающийся спринтер?
— Вообще-то спринтерские качества проявляются рано, воспитать их в себе почти невозможно. То есть это либо дано природой, либо не дано. Но, может быть, Базаев ещё раскроется. Во всяком случае, я на это надеюсь. Он же ещё молодой, как и Максим Иглинский, тоже перспективный гонщик. И в основном казахстанцы в «Астане», скажем, тот же Берик Купешев и другие, — это на будущее. Так что время покажет.
— В Казахстане есть неплохие шоссейники. А вот в велогонках на треке ситуация в последнее время просто аховая…
— Раньше и у шоссейников, и у трековиков сезон был общий, и чемпионаты мира проводились в одно время, осенью. У первых контракты всегда были лучше, чем у последних. А на треке есть темповые виды (групповая гонка, индивидуальная и командная гонки преследования), в которых могут успешно выступать и шоссейники. И прежде, когда чемпионаты мира проводились одновременно, на эти виды заявлялись не сильнейшие шоссейники, а те, кто не мог отобраться в свои сборные. Но лет пять назад Международный союз велосипедистов принял решение, согласно которому трековые гонки стали как бы зимним видом спорта. Этапы Кубка мира начинаются в конце октября и длятся до весны (благо что сейчас повсеместно появились крытые треки), а мировое первенство проводится в апреле. А у шоссейников все осталось по-прежнему, и теперь по завершении своего сезона они имеют возможность переключиться на трек. Тем самым повысился статус трековых гонок, в них стали участвовать сильнейшие гонщики, замечательные финишеры — победители этапов «Тур де Франс», «Джиро д, Италия». Назову хотя бы австралийца Робби Макьюэна. У нас же почему-то велоспорт на треке считается чем-то второсортным. А вы попробуйте выиграть хотя бы один из этапов Кубка мира — там же конкуренция сумасшедшая. Я уже говорил, что Кашечкин начинал как трековик, а затем вырос в настоящую «звезду» шоссейных гонок. Винокуров, кстати, тоже неплохо гонял на треке, становился чемпионом Азии. Или взять британцев. Лет восемь назад в мире велоспорта о них ничего не было известно. Но государство сделало большие вливания, и сегодня английские трековики вышли на лидирующие позиции в мире.
Автор: Женис БайхожаИсточник: Республиканская газета «Sport&KS» (Sport&KS)
Все самое актуальное о спорте в вашем телефоне - подписывайтесь на наш Instagram!
Реклама